Ключи счастья. Том 1 - Страница 41

— Э… э… mon cher , Николай Юрьевич! — говорит губернатор за завтраком. — Я бы вам советовал быть осторожнее. Ездить так далеко одному… Анна Львовна говорит, что вы вчера вернулись за полночь. А здесь так быстро темнеет.

— Не пугайте мама, Анатолий Сергеевич! — сухо перебивает Нелидов. — Она и так волнуется. И совершенно напрасно. Смелым Бог владеет. И кому быть повешенным, тому не утонуть. Я верю в судьбу.

— Д-да… Sans doute… Но я напомню вам другую пословицу: «На Бога надейся, а сам не плошай»… Почему вы не берете револьвера?

— А это?.. — Нелидов с усмешкой показывает свой хлыст. И глаза его делаются совсем светлыми.

Губернатор уезжает. И Анна Львовна задумывается.

— Николенька! — говорит она сыну, беря его голову в свои руки и нежно глядя в смягчившиеся глаза. — Николенька, друг мой. Побереги себя. Хоть для меня будь осторожнее. Помни, что если волос упадет с головы твоей теперь…

— Не волнуйтесь, дорогая мама. Анатолий Сергеевич еще недавно усмирял в этом краю крестьянские бунты. Ему есть чего бояться. Они озлоблены. Да, Но ведь я-то, даже с их точки зрения, ничем перед ними не виноват! Я защищаю свою собственность, как они защищают свою. А пожар вы забыли? Оставьте! Я знаю, что делаю. Я строю заново наше родовое гнездо. Верьте в меня, как я в себя верю. И живите спокойно.

Он нежно гладит ее плечи. И в эту минуту лицо его прекрасно.

Маня глядит на дорогу… Наконец!..

Ритм лошадиного галопа сливается с бурным биением сердца. Она бежит из беседки в дом. Стол накрыт на террасе. Обед готов.

Вот он на дворе. Спрятавшись за столбики крыльца, она следит, вбирает в себя все его движения. Как сидит на нем костюм! Как упруга и горда его походка! Как красивы эти сдержанные, редкие жесты породистых рук! Это — «принц», каким был Ян.

Он видит Маню своим зорким взглядом еще там, во дворе. Но подходит к ней последней. И все замечают, что сбегает румянец загара с его худых щек.

На этот раз он не целует ее руки. Он смотрит ей прямо в глаза, жестокий, полный желания Так дикари смотрят на женщину, которую берут себе как добычу.

Невинным и наивным взглядом, полным готовности, отвечает ему Маня. И лицо ее прекрасно и трогательно.

У Сони сердце падает в груди. Тайна Мани открыта теперь для всех.

«Ах, черт побери! — с завистью думает дядюшка. — Так вот отчего…»

За обедом Вера Филипповна сажает Нелидова рядом с собой и Соней. Маня сидит напротив.

Подают пирог и закуску. Горленко поднимает пыльную старинную бутылку.

— Выпьем, Николай Юрьевич! Это старая горилка. Дедовская…

— Не пью… Благодарю вас.

— Знаю, что не пьете. Но уж для такого случая нельзя отказаться. Ее всего две бутылки осталось.

Гость сухо улыбается и делает отрицательный жест. Дядюшка чокается с хозяином и заметно веселеет.

После жаркого хозяйка предлагает гостю запеканки, старой и крепкой, которая хранится годами в погребе.

— Благодарю вас. Не пью.

— Но ведь это же не водка… Это сладкое.

— Это спотыкач! — объясняет дядюшка гостю. — После двух рюмок по этой половице не пройдете. Обязательно споткнетесь.

— Мне, пожалуйста! Мне, папа! — с вызовом говорит Соня и протягивает стаканчик. — И Мане тоже! Что же ты молчишь, Маня? Ты так любишь наливку.

Нелидов бросает на Маню косой, потемневший взгляд.

Дядюшка ревнует. Ему приятно подразнить Нелидова. Он сам подливает Мане.

— Чокнемся, дружок? Пей до дна. Так… вот еще одну!

— Будет тебе, Федя! Она пьянеет.

— Эге! Не впервой ведь. Она дивчина удалая!

— Важная горилка… — шумно вздыхает хозяин и утирает салфеткой большие свисшие усы.

Нелидов хранит брезгливое молчание. Но у Мани уже закружилась голова. И кровь вспыхнула. Робости рядом с ним уже нет и следа. Ока начинает хохотать громко, звонко и беспричинно. Кидает в дядюшку хлебными шариками. Радостно вскрикивает, когда дядюшка, ловко целясь, посылает свой хлебный шарик ее румяным губам, ее белой шейке.

Соня заражается внезапным весельем Мани… «Слава Богу! Целый месяц ее смеха не слыхали!» И тут же вступает в игру. Шарики летят в дядюшку, в Горленко и… о, ужас! В гостя. Он густо краснеет.

— Vous êtes folle , Соня! — говорит ей мать.

— Это не она. Это я! — кричит Маня.

— Это нечаянно, — извиняется хозяйка.

— Нет! — смеется Маня — Это я нарочно… Нарочно…

Нелидов подымает ресницы и в упор смотрит на смеющуюся девушку.

Она дурно воспитана. Но что за смех! Что за голос! Как будто солнце брызнуло из-за туч и затопило всю комнату. У всех смеющиеся лица. У всех блестят глаза. Она — создана для счастья. Она — сама радость.

— Нарочно? За что же это? — тихонько спрашивает он, стараясь улыбкой смягчить хищное выражение глаз.

Маня хлопает в ладоши.

— За то, что вы обскурант!

— Что такое?

— Маня! Qu'est-ce que vous radotez? Вот видишь, Федя…

— Ха-ха! — заливается дядюшка. — Ай да дивчина! Гайдамак, да и все!

Нелидов вдруг весело смеется.

— А разве это плохо — обскурант?

— Ужасно! — Маня комично всплескивает руками.

— Маня… Ecoutez… Au nom du ciel!

— Не волнуйтесь, Вера Филипповна… Mademoiselle…

— Ельцова… Маня Ельцова…

— Mademoiselle Ельцова — очаровательное дитя…

— Ах! Она совсем сумасшедшая! Когда на нее это находит, она весь дом ставит вверх ногами.

Ноздри Нелидова вздрагивают. Кокетство Мани, искристое, как шампанское, и бессознательное, действует на него как-то стихийно. Он чувствует себя пьяным без вина.

«Еще девочка! — думает он. — И какая голая жажда любви! Она зовет… зовет меня этим смехом, этим голосом… Ее смех похож на ржанье молодой кобылицы, впервые выпущенной на волю. Такой же серебристый и манящий. Ах! Схватить бы ее в объятия! И слиться с нею в одно! И уничтожить ее в одном порыве… Боже мой! До чего она прекрасна! До чего все это ново! И как трудно владеть собой!..»