— Не могу. Скажи ты.
— Боже мой! Как ты его боишься? Почему? Неужели ты воображаешь, что он унизится до мести? Такой великодушный! И что ты для него? Одна из тысяч! Неужели он не видал таких? Услышит о Нелидове… И вежливо даст ему дорогу… Вот и все! Ну, я иду! А ты одевайся и выходи! И помни, Маня. Оскорблять его не смей! Я отрекусь от тебя, если ты его заденешь.
Ее шаги звучат по лестнице. Так быстро-быстро…
Маня сидит на постели, сгорбившись, спрятав лицо в руках. Плечи ее дрожат мелкой дрожью.
Почему она думала, что этой встречи уже не будет?
— Здравствуйте, Марк Александрович! Куда же вы пропали? — развязно спрашивает Соня, стоя перед Штейнбахом, задыхающаяся, с пятнами на лице.
Вера Филипповна, красная и смущенная, быстро встает.
— Соня, займи дорогого гостя. Мне по хозяйству надо… Вы, конечно, останетесь пить чай? Сейчас подают… Извините… На минутку…
«Позорно бежала», — думает Соня.
— Пойдемте в парк… Здесь душно! — говорит она, опять меняясь в лице.
«О, какие у него глаза! Они глядят прямо в душу…»
Она спешит вперед.
— А Маня… Мария… Сергеевна выйдет?
Его голос дрожит. И у Сони падает сердце. — Да, конечно… У нее, кажется, голова болит…
— Но она выйдет все-таки? — вкрадчиво допрашивает он.
— Да-да… Потом… Не сейчас… Ах, зачем вы так Долго не были! Она так ждала вас. Она так страна! Ах, не глядите на меня, ради Бога! Я ничего больше не скажу…
Они молча сходят по ступенькам террасы. Под липами парка темно и тихо. Они одни.
— Сядем здесь, — нежно говорит Соня.
И опять робко поднимает голову и смотрит на любимое лицо. Как оно бледно!
Соня опускает голову. Она чуть не плачет. Он говорит сквозь зубы, как бы с трудом.
— Что случилось?
— Ах! Ради Бога, не спрашивайте! Спросите ее… Я вам ничего не скажу…
Но не проходит минуты, как она уже все рассказала. О знакомстве с Нелидовым. Об этом обоюдном увлечении. О разговоре его с Верой Филипповной. Рассказала собственные впечатления. И догадки о том, что он сделает предложение. Непременно сделает. Он слишком влюблен…
Об одном, конечно, ни намека. О тайне, открытой Маней… Но почему ей все время кажется, что он догадался сам?
Он слушает, опершись на колени локтями и держась за голову. Лица его не видно. Они сидят в липовой аллее, еще густой и зеленой. Но под ногами их умирают золотые листья осени.
«Как его надежды, — думает Соня. — Вот он глядит на них… Что он думает? Что он чувствует? Почему молчит?»
— Зачем вы уехали? — горестно говорит она. — Если б вы были здесь, она бы вас не забыла.
— Вы думаете? — странным звуком срывается У него. — Я не мог остаться, Софья Васильевна. У меня была больна дочь. Марья Сергеевна это знала.
Он поднимает голову. Он кажется спокойным. «Может быть, он вовсе уж не так любил ее?…»
— А когда Нелидов был здесь в последний раз?
— Нелидов?… Постойте!.. Неделю назад… Да… Да… Ровно восемь дней назад.
Штейнбах встает. Как он взволнован! Почему? О? делает несколько быстрых, порывистых шагов. И опять садится.
— А ее не удивляет такое. странное отсутствие?
— Всех нас удивляет. Всех! Она плачет по ночам. А днем сидит в беседке и глядит на дорогу. Она ужасно изменилась. Похудела… Подурнела даже… Ах! Я ничего хорошего не жду от этого увлечения.
— Отчего же? Он женится… Вы должны желать ей счастья…
Он улыбается. Ах, эта улыбка! Покорная, скорбная. Как у Розы. Улыбка фаталиста. Улыбка еврея. Соне опять хочется плакать.
— Да, по логике, конечно… Но ведь у нас, женщин, нет логики. Я терпеть не могу Нелидова. Мне кажется, он счастья ей не даст. Он не умеет любить.
— Но вы же сказали, что он влюблен?
— Да… но… тут, должно быть, есть разница… Любить и быть влюбленным. Маня тоже говорит, что он не умеет любить.
— Почему она так думает? — Трость, на которую он опирается, глубоко вонзается в землю. Только легкий трепет в голосе выдает его чувство.
— Когда она любила вас, она смеялась и щебетала целыми днями… И плясала… Теперь она плачет… С вами она была бы счастливее…
Соня вдруг ярко краснеет. Но отступать поздно.
Он тихонько берет ее руку и подносит к губам.
Соня замирает от счастья.
Маленькая пауза. Трость Штейнбаха нервно, криво чертит что-то на влажной земле. Вдруг он поднимает голову. И Соня видит, что лицо его странно изменилось.
— Простите… Я не совсем понял вас… Когда же день свадьбы?
— Свадь-ба? О ней никто и не говорит…
— А! — коротко срывается у него. — Но почему же… тогда…
— Он ужасно странный, этот Нелидов. Мама говорит, что он хочет съездить в Москву, навести справки… видеть мать Мани… Говорила я вам сейчас, что у Мани мать нервнобольная? Или забыла? Ах, право, у меня голова кругом идет!
— Я этого не знал.
Трость Штейнбаха делает зигзаг и опять судорожно вонзается в землю.
— Да… Да… Я припоминаю теперь, что говорили даже, будто она душевнобольная. Я это слышала еще в гимназии. А в детстве у Мани был страшный припадок с судорогами. Ее хотели исключить тогда. Но это между нами, господин Штейнбах! Ради Бога! Маня сама, кажется, не знает ничего о матери. А может быть, это сплетни! Но Нелидов хочет жениться на здоровой девушке, из нормальной семьи. И вот почему он медлит сделать предложение. Ради Бога, не проговоритесь Мане! Она и так страдает. Ах! Вон она идет!
Они оба встают разом. Ни кровинки нет в лице Штейнбаха. Сощурившись и сжав губы скорбного рта, остро и мрачно глядит он на женскую фигуру, которая идет по дорожке.