Ключи счастья. Том 1 - Страница 66

Он ходит по беседке, нервный, растревоженный, делая непривычные жесты. Она сидит с поникшей головой.

— Вот ты смолкла! И радости в тебе нет. Мари, я люблю твой смех. Он мне нужен… Ну, засмейся же! Засмейся!

Он подходит сзади. Обнимает ее мягким жестом за шею и опрокидывает назад, себе на руку, ее голову.

Солнце ярко озаряет нижнюю часть ее лица. Ее алые губы. Но глаза в тени. Над ними ветка.

Она глядит удивленно снизу вверх в это наклонившееся и опрокинутое над нею, такое странное и как будто чужое лицо. Но он не целует ее. Какой холодный взгляд! Он тоже рассматривает ее, как чужую. В это короткое мгновение они чувствуют внезапно, что между их душами пропасть, через которую Нет моста.

— Почему ты мне не улыбаешься?

— Потому что… мне грустно…

— Грустно? Как может тебе быть грустно рядом со мною?

Она делает движение губами. Да… Он ясно видит в ее лице усмешку. Он теряется внезапно.

й вдруг слепой, холодный гнев овладевает им. Встают подозрения. Он еще не оформил их. Но сердце стучит.

— Что значит твоя усмешка? — сдержанно спрашивает он. — Ты бунтуешь, Мари?

— А тебе это странно?

Даже звук голоса другой. Он глядит в ее усталое, чужое лицо.

— Я ревную и хочу твоей покорности.

— Разве любовь чего-нибудь требует?

— Да… Да… Да!.. Любовь это рабство. Всегда… Я хочу тебя всю… С твоими мыслями, желаниями, чувствами… Вот так… — он срывает веточку липы и, судорожно сломав ее, мнет в своей руке.

Она глядит холодно. И внезапно гордо встряхивает головой. Он бледнеет.

— Что значит этот жест, Мари?

— Я не выношу насилия.

— Да? А на что тебе твоя свобода?

Она встает.

— Куда ты? — удивленно срывается у него.

Глаза Мани погасли. Углы рта опустились. Совсем чужое лицо. Даже некрасивое. Странно!

— Мне обидно… Мне досадно на тебя.

— Почему?

Он крепко держит ее за руку. Его ноздри трепещут.

— Неужели ты не чувствуешь, что ты разбил мое настроение? Этого нельзя простить!

— Мари… Не смей так говорить со мной!

Он почти не возвышает тона. Но голос его дрожит.

Она гордо поднимает голову. И с вызовом смотрит темными глазами, как бы меряясь силами. Красота ее вспыхивает опять.

— Ты не должна меня критиковать! Это не любовь…

— Я и не люблю тебя в эту минуту, — говорит она спокойно.

И идет дальше, потому что его рука разжалась.

Через мгновение он догоняет ее в аллее. Она чувствует, что он растерялся. В первый раз она сознает свою силу.

Несколько мгновений они идут молча рядом.

Странные мысли бегут в голове у Мани. У него нет чуткости. Он несложен. Вспоминаются Ян, Штейнбах. Все было поэзией и сказкой рядом с ними. Ни одного мгновения, за которое можно покраснеть.

Вдруг она останавливается и берет его руку.

— Маленький, мне тебя жалко. Забудь, что я сказала!..

И в голосе ее звенит грусть об исчезнувшей иллюзии.

Но он ничуть не тронут ее нежностью. Его губы стиснуты. Глаза светлы.

— О чем ты думала сейчас? — сквозь зубы спрашивает он. — Вернее… о ком ты думала? Во всяком случае, не обо мне.

Ее бровь поднимается. Она шаловливо смеется.

— У этого рабочего такое интересное лицо! Право, можно подумать…

Она вдруг смолкает, что-то вспомнив. Нелидов зорко смотрит на нее.

— Это возможно, — говорит он медленно — Твой Ян жил здесь нелегальным… Я давно подозреваю, что этот Штейнбах…

— Молчи! Молчи! Ради Бога, молчи! — кричит она в ужасе. И кладет пальцы на его губы.

Он гневно сдергивает ее руку с своего лица.

— За кого ты испугалась? За него?

Она дрожит, отвернувшись.

О глухим, полусдавленным восклицанием он отталкивает ее руку.

— Ты боишься, что я выдам эти… тайны? Ты итаешь меня… способным на предательство?

— Николенька! Прости… Милый, прости! Я этого не думала.

— Ты забыла, кто я?

— Николенька…

— Берегись, Мари! Берегись! Если я прощу тебе такую обиду…

Голос его вдруг срывается. Он идет от нее быстро-быстро.

Она садится на скамью, закрывает лицо руками. Через мгновение она уже в беседке. Лежит лицом вниз…

Она оскорбила его. Он не простит…

Она не помнит, сколько времени прошло, как они расстались. Солнце тогда заливало скамью. Тени берез колыхались и плясали над ней. Теперь солнце опустилось за липу. Прохладно и тенисто кругом. Далеко звучат смех, голоса. Здесь тихо.

Вдруг шаги…

Маня садится, выпрямляется. Слушает, вытянув шею.

Кто-то идет… Сюда? Да, да… Это он? Он, конечно… Простил… Любит…

Стремительно кидается она к выходу, отбрасывает ветку березы. И чуть не падает на грудь Штейнбаха.

— Вы?… Это вы?

— К сожалению, да…

С кривой, печальной усмешкой он поднимает панаму. Его глаза без улыбки и блеска глядят ей в зрачки.

Ей кажется, что кровь замерзает в ее жилах, что сердца уже нет.

— Вы позволите войти?

Она молча делает шаг назад. Он входит.

Она садится на край скамьи. Луч солнца из-за липы золотит ее затылок, край щеки, длинные стрелы опущенных ресниц.

— Я прошу разрешения сесть, — говорит робко.

И садится поодаль.

— Вас видел кто-нибудь, как вы шли сюда? — быстро спрашивает она. И в глазах ее мольба.

— Господин Нелидов играет в шахматы с Федор Филипповичем в кабинете.

— Вы его видели? Видели?

— Он меня не видел. Я прошел мимо.

— Он вас ненавидит, Марк. Он вас ненавидит.

— Я это знаю…

— Зачем вы приехали? Зачем?

— Это жестоко, Маня. Я хотел вас видеть.

— Нам не надо встречаться! Если вы меня любите, постарайтесь не попадаться на моей дороге… Он ревнует. Он никогда не простит. Я его потеряю.